Э. Выхристюк, Е. Худеньков
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ РАЗЫСКАНИЯ О ЗВЕРЕ ПИЦЗЕЦИ
Загадочная фигура зверя пицзеци открывает перед пытливым
исследователем новые горизонты постижения китайской культуры
и шире - истории человечества в целом. Весьма отрывочные сведения
об этом удивительном животном разрозненны и крайне редки,
само же животное предстает фигурой настолько знаковой, что
переводчики не могли не посвятить ему эти пусть краткие и
далекие от полноты, но исполненные неподдельного благоговения
заметки.
Впервые мы столкнулись с термином пицзеци
при переводе с китайского "Дела о полку Игореве"
голландского автора Хольма ван Зайчика: а точнее - в эпиграфе,
представляющем собой выдержку из двадцать
второй главы "Лунь юя" ("Беседы и суждения"),
всемирно известного сочинения древнекитайского философа и
государственного деятеля Конфуция (551-479 до н. э.).
Надо сказать, мы тут же обратились к доступной
нам справочной литературе, но нигде - за исключением цитируемой
Х. ван Зайчиком двадцать второй главы "Лунь юя",
ни слова о таком животном не нашли [1]
. Это привело нас в некоторое замешательство, но естественным
образом лишь разогрело наше любопытство.
Мы
снеслись посредством телефона, интернета и почты с коллегами-китаеведами
из разных уголков земного шара. Результаты были удручающими:
никто из наших респондентов никакими определенными сведениями
о пицзеци не располагал. Правда, от нескольких телефонных
разговоров у нас осталось впечатление какой-то недосказанности.
Так бывает, когда просишь описать простыми и ясными словами
общеизвестное явление. Пришлось обходиться своими силами.
На данный момент нам приходится признать, что
единственным источником, благодаря которому мы можем хоть
как-то приподнять завесу тайны над зверем пицзеци,
является эпопея Х. ван Зайчика "Плохих людей нет",
где обильно цитируется считавшаяся давно и безвозвратно утерянной
XXII глава "Суждений и бесед", в которой сосредоточены
скупые, но крайне интересные и значимые высказывания великого
учителя об этом мифическом зооморфном персонаже. Стоит еще
раз оговорить, что нам неизвестно, каким образом XXII глава
оказалась в распоряжении ван Зайчика. Но вопрос об аутентичности
ее для нас в настоящее время уже не стоит: в том, что текст
XXII главы написан самим Конфуцием, нас убедил, во первых,
тщательный текстологический анализ приводимых ван Зайчиком
выдержек, а во-вторых, уверенность в кристальной честности
великого еврокитайского гуманиста, который никогда не пошел
бы на подлог или розыгрыш.
В нашем распоряжении находится всего несколько
отрывочных письменных свидетельств, прямо или косвенно связанных
с этом животным. Первое, самое полное, - уже упоминавшийся
выше эпиграф. Обратимся к тексту:
Однажды Му Да и Мэн
Да пришли к Учителю и Му Да сказал:
- Учитель, вчера
мы с Мэн Да ловили рыбу на берегу реки Сян и вдруг услышали
какие-то странные звуки. Мы обернулись и увидели животное
- у него была огромная голова с небольшими ветвистыми рогами,
длинное тело и короткие ноги. Оно тонко поскуливало и смотрело
на нас большими глазами, а из глаз текли слезы. Мэн Да крикнул,
и животное скрылось в зарослях тростника. Я считаю, что
это был цилинь, а Мэн Да говорит, что это был сыбусян. Рассудите
нас, о Учитель!
Учитель спросил:
- А велико ли
было животное?
- Оно было размером
с лошадь, но высотой с собаку! - ответил Мэн Да.
- Уху! - воскликнул
Учитель с тревогой. - Это был зверь пицзецы. Его появление
в мире всегда предвещает наступление суровой эпохи Куй.
А столь большие пицзеци приходят лишь накануне самых ужасных
потрясений!
В данном эпизоде, представляющем собой диалог
Конфуция и его ближайших учеников Му Да и Мэн Да (в двадцать
второй главе они упоминаются постоянно; видимо, на склоне
лет Конфуций выделил этих двоих среди прочих своих последователей),
нам открываются некоторые признаки и свойства зверя пицзеци.
А именно:
1.
Самые иероглифы, которыми записан термин пицзеци, говорят
о многом: пи - 'кожа', 'кожура', 'оболочка';
цзе - 'разделывать' (например, тушу), 'сдирать',
'расчленять'; наконец ци - 'самец цилиня', довольно
известного мифического животного . Переводя иероглиф за иероглифом,
мы получаем таким образом "цилиня, сдирающего
кожу" или "цилиня, освобождающего от оболочки"
[2]. Недаром Му Да решил,
что перед ним именно цилинь.
В
связи с этим весьма примечательным кажется то обстоятельство,
что пицзеци относится именно к отряду цилиневых, про
которых из разных текстов известно, что они, цилини,
являлись в мир людей в качестве предвестников благих событий
глобального свойства - вроде воцарения новой династии, несущей
с собой мир, спокойствие и процветание. А уж поимка цилиня
считалась безусловным знаком идеального, мудрого и гуманного
правления.
С
другой стороны, дерущиеся, бодающиеся, "бьющиеся"
цилини издревле считались признаком событий зловещих,
трагических и притом катастрофического свойства.
Судя
по всему, пицзеци, как цилинь по происхождению,
эту самую судьбоносность получил по наследству, но - с отчетливо
выраженным отрицательным знаком: зверь был предвестником дурных
событий, на что прямо и недвусмысленно указывается в конце
диалога, где Конфуций говорит своим ученикам буквально следующее:
"Его появление в мире всегда предвещает наступление суровой
эпохи Куй". Об эпохе Куй см. ниже.
Итак:
зверь пицзеци - несомненно некий подвид (разновидность?)
цилиня. Его кости (предположительно - черепные) в древности
использовались для гаданий; по крайней мере, в "Деле
поющего бамбука" есть короткая, но характерная цитата
из двадцать второй главы "Лунь юя": "Вчера
гадали на костях пицзе. Будет радость".
Судя по иероглифам, в данном случае речь несомненно идет о
костях зверя пицзеци.
2.
Кое-что можно уяснить и о внешнем виде зверя. Обычного цилиня
часто изображают в виде однорогого оленя, с шеей волка, хвостом
быка, копытами коня, разноцветной шерстью и панцирем черепахи.
А вот как описан зверь пицзеци у Конфуция: "...у
него была огромная голова с небольшими ветвистыми рогами,
длинное тело и короткие ноги. Оно тонко поскуливало и смотрело
на нас большими глазами, а из глаз текли слезы". То есть
нашему взору в этом описании предстает некое довольно крупное
животное - "размером с лошадь", с большой головой,
имеющей незначительные роговые выросты ветвящегося типа, с
длинным телом, покоящимся на непропорционально коротких ногах
- "высотой с собаку". Разумеется, мы в данном случае
берем в качестве предмета для сравнения среднестатистическую
собаку, допустив, что это будет нечто вроде ирландского сеттера
либо чуть крупнее или мельче. Облик пицзеци настолько
необычен, что Мэн Да в какой-то момент решил даже, что перед
ними сыбусян [3].
Также
про пицзеци известно, что у этого животного весьма
значительные по размеру глаза, имеющие способность к слезоизвержению
(если, конечно, Му Да описал все правильно и не принял за
слезы некую, скажем, слизь, проистекавшую от специфического
для данного вида цилиня заболевания глаз).
3.
Характерной чертой пицзеци, которую следует непременно
подчеркнуть, является то обстоятельство, что животное стремится
к обществу людей и с этой целью скрытно подходит к ним сзади
- как это описано в приведенном выше эпизоде. Животное может
издавать звуки, в нашем случае - поскуливать. В свете этого
поскуливания и слезоотделения, а также того, что Конфуций
связывает появление пицзеци с наступлением эпохи Куй,
можно предположить, что этот зверь достаточно разумен - по
крайней мере для того, чтобы осознавать роль вестника печальных
событий, которую уготовила ему безжалостная природа. Другими
словами, пицзеци прекрасно понимает, чем чревато для
людей его появление - но не может не выполнить свой долг,
формулируемый знаменитыми этико-философскими категориями ли
и дао. Например, ли Солнца - подниматься по
утрам над восточным горизонтом и в течение всего светового
дня освещать землю; пусть оно знает, что с восходом начнется
отложенная до света страшная и кровопролитная сеча, и десятки
тысяч людей лягут костьми при первых же солнечных лучах -
оно не может не следовать дао и не соблюдать ли.
Нелепо было бы спрашивать у Солнца: ты готово взять на себя
ответственность за всю кровь, что прольется в этот день? Кровь
проливают те, кто режет жилы ближним и дальним своим; Солнце
лишь старается, чтобы род людской не сидел в холоде и темноте,
а предъявляет к нему подобные обвинения лишь тот, кто стремится
хоть на кого-нибудь переложить ответственность за то, что
пользуется теплом и светом, мягко говоря, не лучшим образом.
Сколько
можно понять, все вышесказанное относится и к пицзеци,
вернее, к связанным с ним морально-этическим проблемам.
4.
Про эпоху Куй, наступление которой Конфуций тесно связывал
с появлением пицзеци, также известно до обидного мало.
В "Деле поющего бамбука" приводится другой эпизод
из двадцать второй главы "Лунь юя", свидетельствующий
о безусловно негативном восприятии в древнем Китае этой эпохи:
"Однажды Мэн Да встретил Учителя на берегу реки Сян.
Учитель был погружен в молчание. Мэн Да спросил его об этом.
Учитель отвечал, что размышляет об эпохе Куй. Мэн Да попросил
объяснить. "Страшно! Страшно!" - ответил Учитель".
Конфуций прямо называет в приведенной в качестве эпиграфа
цитате эпоху Куй "суровой"; в его кратком высказывании
имплицитно содержится недвусмысленное указание на то, что
главным содержанием эпохи являются ужасные потрясения (это
совершенно определенного можно заключить из фразы о том, что
появление больших пицзеци предвещает наступление такой эпохи
Куй, при которой происходят САМЫЕ ужасные потрясения). Совершенно
очевидно, что ни к мифическому одноногому быку куй
[4], описанному в древнекитайском
сочинении "Шань хай цзин" ("Книга гор и морей",
разд. "Да хуан дун цзин"), ни тем более к сановнику
Кую, служившему по музыкальной части при дворе легендарного
императора Шуня, эпоха Куй отношения не имеет. В свете этого
известная фраза "Куй и цзу", т. е. "Куй об
одной ноге" или, в более морализованном, чисто конфуцианском,
переводе, "Таких, как [сановник] Куй, и одного было достаточно"
[5] должна быть кардинально
пересмотрена и переведена правильно: "Одной [эпохи] Куй
вполне достаточно!" То есть эта эпоха, как был абсолютно
убежден Конфуций, знаменует собой наступление череды столь
глобальных и катастрофических катаклизмов, что никакое другое
бедствие не идет в сравнение с ними. По-видимому, надо понимать
это так, что одной всеобъемлющей эпохи Куй вполне достаточно
для исчезновения рода людского с лица Земли - поэтому второй
эпохи Куй случиться просто не может. Собственно, ей не с кем
будет случаться.
Таким
образом, имеющиеся скудные сведения о звере пицзеци
позволяют заключить, что появление этого животного в мире
воспринималось в древнем Китае как неблагое предвестие грядущей
эпохи Куй, несущей с собой поразительные по масштабам катастрофы
и разрушения, и зверь пицзеци, так или иначе осознавая
свою незавидную роль, этой роли отнюдь не радуется, хотя на
нем самом вины никакой нет - как нет ее на часовом механизме
установленной самими людьми адской машины.
И
если кто-то вдруг однажды услышит за спиной характерное поскуливание
и, обернувшись, увидит похожее на описанное Му Да животное,
из больших печальных глаз которого неудержимо катятся слезы,
пусть знает, что где-то вскорости может наступить безжалостная
эпоха Куй.
Насколько
нам известно, в общемировом масштабе такая эпоха пока еще
ни разу не наступала [6].
Это легко понять из того, что человечество все еще существует
и даже продолжает развиваться. Только вот куда?
Нам
лишь остается напомнить по этому поводу: Куй и цзу!
Примечания
1. Зверь
пицзеци не упоминается в таких сочинениях как: "Ши
цзин" ("Книга Песен"), "Шу цзин"
("Книга документов"), "И цзин" ("Книга
перемен"), "Ли цзи" ( "Книга установлений"),
"Чунь цю" ("Весны и осени"; и это - странно),
"Цзо чжуань" ("Комментарий Цзо [на "Чунь
цю"]), "Го юй" ("Речи царств"), "Мэн-цзы",
"Дао-Дэ цзин" ("Канон Пути и Благодати"),
"Чжуан-цзы", "Ле-цзы", "Люй ши чунь
цю" ("Весны и осени господина Люя"), "Янь-цзы
чунь цю" ("Весны и осени Янь-цзы"), "Шань
хай цзин" ("Книга гор и морей", и это еще более
странно: уж где-где, а здесь-то хоть что-то про пицзеци могло
бы быть. Увы! Ни строчки.), "Хань шу" ("История
[династии] Хань") и во всех прочих династийных историях,
"Соу шэнь цзи" ("Записки о поисках духов")
и во всех прочих собраниях сяошо - вплоть до антологий "Тай-пин
гуан цзи" ("Обширное собрание годов под девизом
правления Тай-пин"), "И-цзянь чжи" ("Записи
И-цзяня") Хун Мая (1123-1202), а также минских и цинских
собраний; нет ни слова про пицзеци ни в одном поэтическом
собрании, в буддийских и даосских канонических текстах, сочинениях
Го Мо-жо, Мао Дуня и Ван Мина, а также в цитатнике Мао Цзе-дуна.
Список можно продолжать, но мы, экономя время читателя, ограничимся
приведенными выше примерами, из которых со всей очевидностью
следует, сколь глубока лакуна наших знаний об этом звере.
Подытоживая, можно с полной уверенностью сказать: о нем вообще
нигде ничего нет.
(назад)
2. Если попытаться понять
эти слова в смысле переносном, чисто духовном, мы можем интерпретировать
пицзеци как фактор раскрепощения сознания, высвобождения
его из телесной оболочки (сродни придуманным в Европе две-три
тысячи лет спустя грубым, искусственным психоделическим химикалиям
типа ЛСД), способствующий возникновению у человека трансперсональных
состояний различного уровня. При переживании таких состояний,
как известно, человек становится способен, в частности, провидеть
отдельные аспекты будущего, а также спонтанно выходить в астрал.
(назад)
3. Таинственное животное,
название которого можно перевести как "Ни на что не похож"
(досл: "четырежды непохожий", "непохожий ни
одно из четырех возможных"). Описания не сохранились.
Сам термин периодически встречается в письменных памятниках
без каких-либо объяснений┌ поэтому создается впечатление,
что это животное хорошо было знакомо древним китайцам. Описания,
например, курицы тоже ни в одном древнем источнике нет - ни
в "Ши цзине", ни в "Дао-Дэ цзине", ни
в прочих классических сочинениях. Если последняя аналогия
покажется кому-то чрезмерно надуманной и профанной (с чем
переводчики отчасти готовы согласиться), мы готовы воспользоваться
иной. Она для нас тем более ценна, что как нельзя лучше подчеркивает
издревле существовавшее, отнюдь не выдуманное Х. ван Зайчиком,
а вполне реальное родство двух великих братских культур: китайской
и русской. Итак: попробуйте найти где-нибудь в "Повести
временных лет" или, скажем, в Ипатьевской летописи описание
существ, известных как "ни рожи, ни кожи" или "ни
рыба, ни мясо". (назад)
4. Тоже достаточно спорный
и противоречивый мифологический образ. В "Шань хай цзине"
про него сказано, что когда куй ходил по морю, поднималась
буря. Есть сведения, что легендарный Хуан-ди (Желтый Император)
содрал с куя кожу и натянул ее на барабан, звук которого
стал после этой операции слышен аж на пятьсот ли. Кстати,
у этого быка рогов вовсе не было. Описание куя носит
явно отрицательную окраску, что, несомненно, сближает его
со зверем пицзеци. (назад)
5. Иероглиф цзу
допускает подобные варианты перевода с одинаковой степенью
вероятности: он значит и "достаточно", и "нога".
Последнее толкование фразы "Куй и цзу" принадлежит
самому Конфуцию - мы узнаем об этом из "Ханьфэй-цзы",
гл. "Вай чу шо", где приведена беседа между Конфуцием
и луским князем Ай-гуном. (назад)
6. Относительно локальных эпох Куй мнения
как переводчиков┌ так и консультантов разделились в очередной
раз. Спектр высказанных суждений был весьма широк. Э. Выхристюк┌
например┌ полагает┌ что локальных эпох Куй быть не может принципиально┌
и Учитель с самого начала вкладывал в этот термин всечеловеческий
смысл. В. Рыбаков же┌ напротив┌ считает┌ что локальные эпохи
Куй переживались и продолжают переживаться отдельными цивилизационными
очагами довольно часто┌ даже регулярно┌ и обращает внимание
на то┌ что само название подобной эпохи звучит по-русски как
повелительное наклонение от глагола "ковать"┌ что
при близком родстве русской и китайской культур не может быть
случайным. Смысл же производного от "ковать" термина
"перековка" или┌ тем более┌ "социальная перековка"
для российского читателя в комментариях не нуждается. В. Рыбаков
даже делает несколько экстравагантный вывод: везде┌ где одни
люди начинают каким-либо образом (социально┌ психологически┌
экономически┌ биологически) перековывать других┌ наступает
эпоха Куй; однако этот вывод представляется большинству коллектива
недостаточно аргументированным. (назад)
|