Лч неоаяв ъпочлуфя
М Смйщке ачл Цчхбуие
Рмпмжочруу
Мняюйуимачллье илужу
22-чз жйчач "Йялщ вз"
Ноеъъч
Бчъпм цчдчачекье амномъь
нПДСЯЯЙЮЪ АНПДЮ

 

 

ВанЗаецся!
Колонка Маши Звездецкой
от 13.03.2001

 

 

Сегодня:
Откуда есть пошел мэйнстрим и как туда попал ван Заец

 
 

   Уму непостижимое явление "мэйнстрима" в русской культуре начала века, провозглашенное певцом Матадора и могильщиком постмодернизма г-ном Курицыным, не дает мне спать который день.
   И видно, не мне одной. Вот и Дмитрий Кузьмин тож. Как есть не мог успокоиться и написал "розмыслы": а что бы это мог быть за зверь такой - "мэйнстрим"?
   Очевидно с оным зверем только одно - это то, что он являет собой некое "основное (среднее? серединное? далекое от крайностей?) течение" в изящных искусствах. Но вот откуда проистек сей зверь, откуда пошел быть, каковы его три источника и три составные части - эти вопросы по-прежнему терзают умы. И как ван Заец попал в число первостатейных "срединцев" - мне тоже неведомо.
   Дмитрию Кузьмину это как раз ясно: " Курицын склонен объявить мэйнстримом всего-навсего тип письма, который кажется ему наиболее симпатичным и перспективным. Но это ложный ход: мэйнстрим - не оценочная категория. Об том догадывается и сам Курицын, который дальше рассуждает в том смысле, что отдельные тексты этого направления ему не слишком симпатичны, но внимания требуют со всей настоятельностью, поскольку принадлежат к мэйнстриму".
   Мне ясно другое: г-н Курицын - замечательно организованный флюгер, чутко отмечающий новое, собственно - как и пристало маэстро критического жанра. И если этот флюгер в настоящее время отмечает, что мы имеем наконец в отечестве нормальный литературный процесс, значит - как говаривал известный политический деятель -"процесс пошел". Воистину пошел!
   Трудно оспорить утверждение, что что литературный процесс в российской жизни - начиная годов с 30-х - был совершенно ненормален. Годы террора, годы застоя, цензура, руководящая роль партии, моральный облик строителя коммунизма, борьба с идеологическим противником привели к оскудению литературы. Исчезли литературные группировки - как факт литературной жизни (вообразите себе манифест группы Крусанова и сыновья этак году в семидесятом? в самиздате - возможно, в эмиграции - пожалуй, но не общественно явленным urbi et orbi литературной жизни); пребывали запечатанными навек целые пласты художественной жизни, многие темы, сюжеты, образы и даже отдельные герои (представьте себе году в восьмидесятом повесть "Больше Бена"? где бы она имела шанс выйти и где бы поселились ее молодые авторы после факта не то чтобы публикации, а обнародования?).
   Иными словами имела место ситуация, которую можно охарактеризовать тремя мартовскими тезисами: 1) "Пруд опустел, никто больше не ходит купаЦЦа"; 2) "Купание - буде оно разрешено - разрешено в строго отведенных для того местах"; 3) "Купающиеся самотеком не относятся к категории купающихся".

   Так, сосбственно, и было: Пруд действительно опустел. Никто не читал производственных романов, по-настоящему правдивыми были только нелакированные книги о войне и о трагедии русской вымирающей деревни - но и эти книги часто читались принудительно, просто потому что они были ОФИЦИАЛЬНО допущены к участию в литературной жизни. Интересно было бОльшей частью то, что НЕ разрешалось или не одобрялось. В России процветало двоемыслие, работали две экономики (государственная и теневая), существовало два литературных мира: Мир официально печатной литературы из Союза писателей и Мир неофициально печатной/непечатной литературы. Более того, имелась еще и Русская Литература за Рубежом, доступная мало и нерегулярно. На этом фоне Стругацкие были единственными писателями. которым удавалось и сюжет соблюсти, и спрыснуть его чуждыми (то есть собственными, выстраданными, живыми) идеями, да еще оснастить свои творенияи общечеловеческой проблематикой. При этом Стругацкие заплатитли за свою самостоятельность отступлением "на обратную сторону луны" - то есть в мир фантастической литературы, где только и могли себя чувствовать сносно люди с не общим выражением лица.
   Сегоднящние критики, наблюдающие литературу сверху - со стороны зеркального стекла: толстые журналы, элитарные книжные серии etc - как-то упустили значимость того, что сделала для нарождения "мэйнстрима" русская фантастика. Поколение сорокалетних - тех, что талантливы и умны - маршировало в фантастику ротами. Мэйнстрим русской словесности созревал в 80-90 годы: сначала имплицитно, потом - явленно, в книгах. Евгений Лукин, Вячеслав Рыбаков, Евгений Штерн, Михаил Успенский - можно продолжать и продолжать список писателей, которые были пионерами "мэйнстрима" на Руси. Почему г-н Курицын не упромянул их? Потому что они успешно печатаются и маркированы для него клеймом низкого коммерческого чтива?
   Конечно, в фантастике есть бездари и графоманы, но именно там в девяностые годы сконцентрировался самый высокий процент творческих и талантливых русских писателей, ведомых в литературу нравственным императивом "не могу молчать". Однако для критиков эта литература недостаточно высоколоба, и похоже - они не читают ее по определению. Ибо если читают - как могут не заметить столь очевидных вещей? Русская срединная (в том смысле что не радикальная, не маргинальная, не постмодернистская, не элитарная) национальная литература сохранялась в недрах русской фантастики. Не случайно, семинар Бориса Стругацкого пережил Союз писателей и остался "во время оно" малым островком, продуцирующим жизнеспособную литературу.
   "Мэйнстрим" - который я склонна понимать как нормальный литературный процесс (кстати, кто-нибудь задался целью посчитать, сколько новых литературных манифестов опубликовано и заявлено только в этом году?) - возник не на пустом месте, и прежде Евы была Лилит - как предание говорит.
   "Мэйнстрим" массово порождает литературу, соответствующую запросам современного общества, литературу качественную, умелую. Эта литература понятна, занимательна, но она и нравственна и умна в то же время. Это востребованная литература.
   В этом смысле ван Заец - "мэйнстрим", и еще какой! 8))). Глянувший на него свысока Дмитрий Кузьмин нашел в первом романе лишь тупое наложение жанров - детектив скрещен с альтернативной историей + немножко культурки. Право, какая-то эпидемия куриной слепоты, или так неподъемна восточная оснастка романа? Уже в "Деле жадного варвара" не только немножко культурки, но целый новый мир, основания которого чрезвычайно продуманны и глубоко фундированны. Уже "Дело жадного варвара" - книга нравственного императива - собственно, каждый роман цикла (я - любезностью переводчиков - прочитала три) поднимает одну из самых болезненных для прошедшего века тем. Ордусское общество проверяется на прочность экстремальными ситуациями, ибо перед нами мир, "где плохих людей нет", а перед героями встают сложнейшие нравственные проблемы.
   Тот, кто увидел в "Деле жадного варвара" лишь одни только насмешки над западной цивилизацией, вероятно, читали вполглаза. Роман, в любом случае, о выборе пути. Как и всякий роман ван Заеца, как и всякое литературное "штучное" произведение, как и весь - "мэйнстрим, по-видимому. От ван Зайца невозможно отмахиваться, его можно и следует изучать, ибо он открывается вполне только внимательному читателю. Хорошая русская литература приходит отовсюду и пути ее непредсказуемы.

 

 
© М. Звездецкая, 2001
© Чжучи, дизайн, разработка, 2000