Свидетель ван Зайчика

Уважаемые г-н Худеньков и г-жа Выхристюк,

С большим интересом прочел случайно приобретенную в аэропорту Абу Даби вторую книгу замечательной эпопеи Хольма ван Зайчика, озаглавленную "Дело незалежных дервишей". Где-то на втором часу чтения под мерный шум мощных двигателей и негромкий разноязычный говорок соседей я неожиданно понял, что, возможно, являюсь одним из немногих счастливцев, кому довелось видеть ван Зайчика и даже, не зная того, состоять с ним в переписке. Но обо всем по порядку.

Шел сентябрь 1975 года. Меня, первокурсника Восточного ф-та ЛГУ только что избранного секретарем комсомольской организации курса, пригласили на инструктаж в "Большой Комитет", располагавшийся в знаменитом "Ректорском флигеле". Среди проблем, на которые обратил мое внимание комсомольский чиновник, была одна, выделенная им особо: в числе студентов моего курса оказался сын китайского дипломата. В ту пору отношения с КНР были очень непростыми. Помимо политических противоречий, открытого военного противостояния, продолжалась острая идеологическая дискуссия. Восточный факультет был призван готовить "бойцов идеологического фронта", учебная программа предусматривала множество курсов, связанных с историей партии, марксистской философией и политэкономией. В тот момент было совершенно непонятно, как будет вести себя на этих лекциях и семинарах наш соученик из Китая. Меня попросили обратить на эту проблему особое внимание и, по возможности, не допускать идеологических столкновений на лекциях.

Китайский сокурсник оказался крепким, улыбчивым и белозубым юношей. Свой невысокий рост он стремился компенсировать чрезвычайно прямой осанкой, за что вскоре был прозван "Линейкой" ("Ли" являлось составной частью его имени). В общении он был открытым и простым, хотя чувствовалось, особенно поначалу, что ему было непросто среди нас, являвших в спорах и дискуссиях чудовищную смесь патриотизма и космополитизма, идеологических шаблонов и модных цитат из Кьеркегора.

Постепенно Линейка стал своим. Особенно нас сблизила работа в стройотряде: долгие часы проведенные вдвоем у бетономешалки способствовали откровенным разговорам.

Мы говорили обо всем, о политике и о любви, о поэзии и музыке, мечтали о будущем мире, в котором хозяевами будем мы, и который переделаем. Мы вместе рыбачили, по воскресеньям после бани лезли на чердак недостроенного дома и небольшой компанией весело распивали бутылку водки, закусывая луковицей и хлебом.

Пять лет пролетели как мгновение, настал момент расставания. Линейка уезжал на родину, я, поступив в аспирантуру, оставался в Питере. В первый год мы обменялись несколькими письмами, потом Линейка пропал. Встретил я его снова спустя шесть лет, неожиданно для себя оказавшись в Китае вместе с группой молодых востоковедов из разных городов Союза. Лицо одного из встречавших нас в аэропорту китайских представителей показалось мне чрезвычайно знакомым. Я нерешительно улыбнулся, пожал протянутую руку, но получил в ответ лишь самое официальное приветствие. Эта реакция и обилие похожих раскосых лиц заставили меня усомниться, в том, что передо мной мой старый приятель. Мы чинно шли к автобусу, я немного приотстал, заглядевшись на симпатичную китаянку, одетую в советскую шинель офицерского образца. Неожиданно за спиной я услышал знакомый голос: "Линейка speaking. Жутко рад тебя видеть! Не показывай, что мы с тобой знакомы, я найду время поговорить".

Китайские сопровождающие не оставляли нас ни на минуту, однако Линейка все-таки улучил момент, и во время пешеходной экскурсии по городу, объявил, что хочет показать мне что-то, сегодня уже не помню что. Вскоре мы оказались в небольшом ресторанчике, в центре стола стояла газовая горелка, на ней весело булькала кастрюля, Линейка ловко укладывал в нее всякую снедь, и мы говорили, перебивая друг друга и запивая разговор вкусным китайским пивом. Линейка не сказал прямо, но дал понять, что работает в одной из спецслужб. Он увидел в списке советской делегации мою фамилию и сделал все возможное, чтобы его назначили нашим куратором. Говорили как прежде о любви (оба из нас к тому времени были женаты, у обоих родились дочери), о новых книгах, о политике. Шла перестройка, которой я был очень горд, наивно считая, что еще немного, и начнут осуществляться те идеалы, о которых мы вместе мечтали. Линейка, однако, не разделял моего энтузиазма: "Ты полагаешь, алчные и коррумпированные партийные чиновники, которые все равно останутся у власти, не начнут распродавать страну и рвать ее на части?" Я яростно спорил, приводя всю обойму демократических аргументов из тогдашнего "Огонька". Линейка грустно кивал. "Знаешь, - неожиданно перебил меня он, - я очень хочу познакомить тебя с одним человеком. Это - не просто выдающийся человек, это - потрясающий человек. Блестящий ученый, писатель и драматург, в прошлом - стратегический разведчик, работавший в Японии и США. Он очень пожилой, давно на пенсии. Я знаком с ним три года и каждый раз при встрече диву даюсь его мудрости и прозорливости. Сейчас он в Пекине, приехал на премьеру своей пьесы. Я постараюсь организовать вашу встречу, тем более, что он очень интересуется ситуацией в Союзе и у него особое мнение о ваших событиях".

Через день мы были приглашены на какое-то официальное празднование. При входе в ярко украшенное здание, стояли юноши, мерно ударявшие в огромные барабаны толстыми палками, обвязанными кожей. Внутри все было очень чинно: улыбки, рукопожатия, вежливые слова о гостеприимстве и сотрудничестве, ряды красных плюшевых кресел, речи. Линейка усадил меня в крайнее кресло в последнем ряду. Вскоре он поманил меня рукой, и, проведя по длинному узкому коридору и нескольким крутым лестницам (наверх и вниз), ввел в небольшой, но изысканно обставленный кабинет. В углу, в громадном мягком кресле, сидел человек неопределенного возраста, одетый очень просто. Увидев нас, человек поднялся. Стекла его круглых очков в металлической оправе неожиданно сверкнули, отразив свет настенного бра. Линейка представил меня, как своего давнего и доброго друга. Рукопожатие человека, ждавшего нас, оказалось неожиданно крепким. Он пригласил нас сесть, заговорив на прекрасном русском языке. После короткого обмена полагающимися любезными фразами, человек, представившийся мне "писателем-пенсионером", попросил рассказать ему о последних переменах в моей стране.

Я говорил и внимательно рассматривал своего собеседника. Он был совершенно лыс, черты лица выдавали европейца. Сухая кожа имела оливковый оттенок. Вниз и вверх от уголков глаз лучились морщины. О возрасте говорили руки, спокойно лежавшие на коленях. Большие пальцы обеих рук были изуродованы, и мой собеседник периодически потирал их друг о друга очень характерным движением ("Следы пыток", - подумал я тогда). Его серо-зеленые глаза излучали доброжелательный интерес.

Мой собеседник, задавал очень конкретные вопросы, выдававшие прекрасное знание текущих событий, споров и публикаций. При этом его больше всего интересовали мои собственные оценки и взгляды. Потом заговорил он. "Я очень хотел бы, молодой человек, чтобы Ваш, в высшей степени оптимистический прогноз оправдался. Боюсь, однако, что вашу замечательную страну, которую я так люблю и с которой у меня связано столь много, ждут очень непростые времена". Далее последовал краткий и блестящий политико-экономический анализ внутренней ситуации в Союзе, и я услышал по-настоящему пророческие слова о будущем России, которые полностью смог оценить лишь десятилетие спустя. Слова звучали столь убедительно, что я не нашелся, что возразить, хотя мне будущее рисовалось тогда в совсем иных красках.

Мы проговорили около часа. Поблагодарив меня за интересный разговор, мой собеседник достал из внутреннего кармана своего френча открытку с изображением какого-то здания и, написав на обороте несколько слов по-китайски, передал ее мне. "Буду рад видеть Вас на сегодняшней премьере", - просто сказал он.

К несчастью вечером у меня неожиданно поднялась высокая температура, а на следующий день мы улетали.

Линейка провожал нас в аэропорт. Он очень переживал, что я упустил возможность побывать на премьере. Пожимая мне руку перед входом в зону таможенного контроля, Линейка сказал отрывисто: "Будь здоров! Увидимся, я уверен. Ты еще вспомнишь наш позавчерашний разговор. К сожалению. И оценишь этого человека. Помни, что у тебя здесь есть друг".

Мы переписывались где-то с год. К Новому году от Линейки пришло письмо из одной строки: "К величайшему сожалению, мое новое назначение делает продолжение нашей переписки временно невозможным".

Эта история получила свое неожиданное продолжение спустя почти десять лет. Обнаружив, что фрагмент старейшей рукописи Корана из нашего собрания хранится в старом мазаре в узбекском кишлаке Катта Лангар недалеко от границы с Афганистаном, я отправился туда в декабре 1999 года. На месте меня ждали сенсационные находки. Оказалось, что, по крайней мере, с XV века местное население почитает этот список как единственно подлинный "Коран Османа".

В разных частях мусульманского мира - в Стамбуле, Ташкенте и Каире - хранятся четыре списка Корана, которые почитаются мусульманами не менее, чем знаменитая Туринская Плащаница в мире католическом. Каждая из этих древних рукописей несет на себе следы крови, и верующие полагают, что эта кровь принадлежит халифу Осману б. Аффану, третьему после пророка Мухаммада правителю мусульманской общины. Мусульманская традиция приписывает этому человеку особую роль: именно по его приказу группой сподвижников Пророка был изготовлен список Корана, ставший позднее каноническим. Копии с этого списка, получившего название "Османовой редакции", были разосланы по основным городам, завоеванным мусульманскими армиями, а прежние разрозненные записи сожжены во избежание появления разночтений в Священном тексте. Один список халиф оставил у себя, и, когда в 656 году заговорщики ворвались в его дом, они застали его за чтением Корана. Кровь зарубленного халифа оросила страницы рукописи.

Я занялся тщательным изучением списка и корпуса связанных с ним легенд. Не являясь специалистом по истории Средней Азии и нуждаясь в консультациях коллег, я не раз по сети обращался к ним с различными вопросами. В один из февральских вечеров прошлого года я получил электронную почту от неизвестного коллеги с голландским именем. Сообщая мне чрезвычайно ценную информацию о миграциях племен в афганском приграничье и указывая на важные письменные источники по проблеме, автор письма просил прислать ему краткую сравнительную характеристику русских переводов Корана. Особенно интересовал его перевод Валерии Пороховой, популярный в среде чеченских бандитов. Его зачитанные копии часто обнаруживаются нашими десантниками на оставленных ваххабитами базах. Такую консультацию я мог дать очень легко, ибо к тому времени ждал выхода в свет арабский вариант моей книги "Коран в России".

Стремительная и беспринципная коммерциализация всех сфер жизни, ставшая основной приметой облика постперестроичной России, к сожалению, коснулась и Корана [Ср. пиратское издание перевода Д. Н. Богуславского, осуществленное в Стамбуле без разрешения Архива РАН и других правообладателей.] Перевод, осуществленный В. М. Пороховой, человеком, не знающим арабского языка и не имеющим элементарной специальной подготовки, являет собой синтез в высшей степени удачного менеджмента и крайне безграмотной реализации сложнейшей научной задачи. Долгое время в виде отдельных книг публиковались фрагменты перевода, в 1993 году был опубликован полный текст [Коран. Перевод смыслов и комментарии В. Пороховой. М., 1993], а в 1997 г. в Абу Даби на средства местного благотворительного фонда вышло в свет расширенное и дополненное издание. Оно было снабжено факсимиле документа из канцелярии знаменитого мусульманского университета ал-Азхар, подтверждающего точность воспроизведения арабского текста Корана, опубликованного параллельно с переводом. При этом автор и редактор русского текста выдают документ ал-Азхара за официальное одобрение этим авторитетным исламским центром самого перевода. Публикация 1997 г. вызвала в Эмиратах настоящий скандал. Министерство вакфов Дубая создало специальную комиссию для анализа опубликованного текста. В нее вошли египетские, саудовские и марокканские, а также российские ученые. Их мнение было единогласным. Публикацию перевода Пороховой следует запретить ввиду огромного количества ошибок, серьезно искажающих содержание Священного текста. Кроме того, по мнению ряда членов комиссии, предисловие к изданию пропагандирует "идеи коммунизма, крестовых походов, сионизма" [См. газету ал-Халидж (ОАЭ) от 18.07. 1997. Информация об этом решении Министерства вакфов прошла по каналам ИТАР-ТАСС (см. Абу Даби, 21 июля 1997 г., корреспонденция Виктора Лебедева). Газета ал-Иттихад (ОАЭ) в номере от 8 августа 1997 г. опубликовала целую страницу, где корреспондент газеты поместил свои интервью с российскими исламоведами, критикующими перевод В. Пороховой]. Крайне нелестные оценки даны переводу и в Иране ['Imad ad-Din Hatim, "The Russian translations of the Qur'an: From Sablukov to Porokhova", Tarjuman-i Wahy, ii/2 (1999), c. 51-83; A. Pakatchi, "An interim report on the Russian translations of the Holy Qur'an", ibid , ii/1 (1998), c. 54-74].

Члены Ассоциации исламоведов при Совете муфтиев России "не считают возможным признавать этот перевод сколько-нибудь удовлетворительным и рекомендовать его читателям" [В. Д. Ушаков, Глубинный смысл, с. 6, idem, "Какой нужен перевод Корана: канонический или научный", с. 64-76, Коран в России (По материалам "круглого стола" "Священный Коран в России: духовное наследие и исторические судьбы) (Москва, 1997), с. 70-75. К сожалению, в России продолжают публиковаться заказные рецензии, высоко оценивающие этот перевод].

Отвечая коллеге, я заглянул в конец его письма, чтобы обратиться к нему по имени. К своему удивлению, я обнаружил, что имя таинственным образом исчезло. Остались лишь инициалы "H. Z." Через некоторое время меня ждало еще большее удивление, когда, вновь обратившись к этому коллеге за уточнениями, я получил ответ, что запрашиваемого электронного адреса не существует. Только тогда я обратил внимание, что адрес странным образом заканчивался на *.gods. Сегодня я понимаю, что переписывался с самим ван Зайчиком.

Все вышеизложенное имеет прямое отношение к переводу романа "Дело незалежных дервишей". По моему убеждению, имеются достаточные основания считать, что оппоненты главных героев романа пользуются именно безграмотным, по-настоящему асланiвским переводом Валерии Пороховой. Поэтому их поиски всегда будут тщетными.

Последнее обстоятельство никак нельзя поставить в упрек переводчикам романа и их консультантам. Я как никто представляю огромный труд, который необходимо вложить, чтобы представить российскому читателю сочинения ван Зайчика, имеющие несколько уровней явного и тайного смысла. Очевидно, что в самом лучшем случае возможно вскрыть лишь первые два смысла, более или менее доступные сегодня (ср. - захир и батин в исламской, sensus literalis, sensus spiritualis в патристической традиции. В исламе "явный" смысл (захир) считался доступным всем мусульманам (ал амма), а "скрытый" (батин) - лишь ал хасса - избранным). Остальные смыслы будут открываться постепенно.

Сегодня я убежден, что писатель посещает свой сайт в Рунете, и хочу воспользоваться этой возможностью, чтобы извинится за отсутствие ссылки на его имя в моих публикациях о Коране из Катта Лангара. Я хочу сказать, что очень хорошо помню наш разговор в Пекине, что его книги нужны в сегодняшней России, что я бережно храню подаренную им открытку.

Один из романов замечательного австрийского писателя Йозефа Рота завершается словами мастера восковых фигур: "Я мог бы, наверное, делать кукол, имеющих сердце, совесть, страсть, чувства, нравственность. Но на такие не будет спроса. Людям нужны уроды и чудища! Да, вот именно, чудища!".

Еще совсем недавно это было в моей стране абсолютной истиной. Сегодня я очень рад, что успех романов Хольма ван Зайчика в России опровергает эту горькую сентенцию.

С искренним уважением и пожеланием
дальнейших успехов в вашем достойном деле,
Ефим Резван,
доктор исторических наук,
заместитель директора Музея этнографии и антропологии РАН (Кунсткамера),
главный редактор международного научного журнала "Manuscripta Orientalia

© Holm van Zaitchik, тексты, 2000-2004 © Е. А. Резван, 2002 © И. Алимов, дизайн, разработка, 2004