ДЕЛО СУДЬИ ДИ

 

Главный герой новой книги Хольма ван Зайчика - кот, которого зовут Судья Ди. Хвостатый человекоохранитель раньше своего хозяина, сыщика Багатура Лобо, проницает несообразность в праздничном Ханбалыке, встречающем новое тысячелетие торжественной сменой девиза правления и возможным оглашением преемника нынешнего императора.
Багатур Лобо и его друг и напарник Богдан Рухович Оуянцев-Сю прибывают ко двору по именным приглашениям из императорской канцелярии. Казалось бы, двор исполнен безмятежной радости, и ничего дурного случиться просто не может. Однако не проходит и нескольких часов, как Баг оказывается в тюрьме, и для того чтобы выручить его, Бо-гдану приходится на главной площади столицы ударить в "барабан, взывающий к слуху"...

книга >> фрагмент 1 / фрагмент 2 / фрагмент 3 / фрагмент 4 / комментарий сюцая лао ма на двадцать вторую главу "лунь юя" "шао мао" /

ВЕЛИКИЙ СОБЛАЗН

В привлекательности "Евразийской симфонии" есть нечто особенное. Она входит в наше сознание не как литературное явление, а как достоверное инобытие. Инобытие, по каким-то своим, недоступным нашему пониманию причинам вдруг ставшее досягаемым, как бы решившее вдруг провести для нас "День открытых дверей". И естественно, что "всех входящих" интересуют в творениях Х. ван Зайчика в первую очередь не особенности художественного воплощения, а основные устои иной жизни, устои, которые в ниспосланный ныне живущим исторический момент могут представляться если не фантастическими, то, во всяком случае, предельно чуждыми и абсолютно не приемлемыми на практике. Вот об этой чуждости мне и хотелось бы сказать несколько слов.

Однажды автор "Властелина колец" заметил, что придумать зеленое солнце нетрудно, трудно создать мир, в котором оно было бы естественным. Х. ван Зайчик, благодаря своей синологической специализации, легко справился с этой задачей. Основу его манящего мира составляет чрезвычайно простая вещь: в нем побеждена корысть как главный фактор индивидуального поведения. Иными словами можно сказать, что ван Зайчик приоткрывает нам дверь в общество победившей конфуцианской этики.

Разумеется, в реальной истории нигде и никогда такого общества не было и быть не могло. Однако это вовсе не означает, что то, чего не было в прошлом, не может случится в будущем. Тем более, если мы имеем дело с элементами настоящей реальности, знакомой по учебникам истории, и просто элементы эти не были востребованы обществом в полной мере и не получили должного развития.

Мы имеем в виду почти универсальный компонент, имеющийся в любой развитой культуре - стремление соединить власть, этику и мудрость. Благодаря осознанным усилиям в данном направлении Срединная империя преуспела в этом деле больше всех. На протяжении уникально длительного исторического срока она обеспечивала сравнительное благополучие наиболее крупной популяции нашей планеты, да и в настоящее время китайское общество ни по своим размерам, ни по своей внутренней сплоченности, ни по своей стабильности не имеет себе равных. Нет никаких оснований сомневаться в том, что Срединное государство стало таким благодаря господству конфуцианского учения, благодаря тому, что его господствующий класс состоял из "ученых", которые, в отличие от своих собратьев по господствующий роли в других частях земного шара, гораздо серьезнее относились к проблеме этического преображения человека, облеченного властными полномочиями. Подводя итог этим рассуждениям, хочу сказать, что история убедительно свидетельствует о том, что исторические успехи общества находятся в непосредственной зависимости от степени его этического преображения.

Но история, хотя дело и важное, но дело прошлое. Куда актуальнее все то, что касается настоящего и будущего. Последнее, при всей его естественной туманности, недвусмысленно намекает нам, что оно собирается стать довольно суровым, настолько суровым, что синтез этики и власти может оказаться одним из важнейших условий выживания наций. Ведь в совсем недалеком будущем общество вынуждено будет из-за ограниченности природных ресурсов перейти к системе ограниченного потребления, что без всеобщей этической подготовки может обернуться катастрофой.

Не менее суровые требования в этом плане предъявляет и настоящее. Жестокая современная действительность нашей страны настойчиво твердит нам, что капитализм, в отличие, скажем, от социализма, может быть построен и может успешно функционировать лишь в определенном этическом пространстве. Без него он превращается в свою противоположность, название которой каждый желающий может подобрать, сообразуясь со своим лексическим запасом. И естественно, что в обществе, приученном исключительно к экономическому мышлению, ничего, кроме крайнего удивления, все это вызвать не может.

Всякий, кто изучал в школе историю, может возразить нам, что, по сути дела, каждая культура и в особенности мировые религии занимались по мере сил своим духовным преображением человека. И лишь новое время махнуло на это рукой и решило принять человека таким, каков он есть в своем "естественном" состоянии. Иными словами, у конфуцианства нет никаких оснований претендовать на уникальность своего положения. Думаю, что это все-таки не совсем так. Во-первых, в прошлом в деле этического преображения человека конфуцианство добилось гораздо больших успехов, чем какая-либо другая система взглядов. А, во-вторых, в современном мире конфуцианство имеет наилучшие шансы стать основой единого человеческого мировоззрения, поскольку оно не обременено никакими мифами и претензиями на исключительность и не требует от человека ничего, кроме ясного осознания своего положения.

Конфуцианство предлагает уяснить человеку некоторые вещи, которые будут актуальны всегда. Пока будет существовать общество, в нем будут существовать начальники и подчиненные. Варварское общество строит эти отношения по принципу "я - начальник, ты - дурак". Культурное общество должно перейти к иной формуле. Это очень трудно. Пока существует человечество, справедливо отметил Конфуций, оно будет состоять из взрослых и детей, стариков и старух. Варварское общество исходит из того, что "твои проблемы - это твои проблемы" и что "нам всем по двадцать и так будет всегда". В результате чего вокзалы забиты беспризорниками, как в годину бедствий, а на садовых скамейках умирают никому не нужные бомжи. Повторим: культурное общество должно перейти к иной формуле взаимоотношений. Нельзя утверждать, что ван Зайчик продемонстрировал читателю убедительные примеры поведения во взаимоотношениях каждого высшего с низшим, но он предпринял осознанные шаги в этом направлении, за что ему надо сказать спасибо.

Смысл нашего несколько затянувшегося предварительного рассуждения сводится к следующему: опираясь на китайский опыт, ван Зайчик имел все основания при описании своего иномира обратиться к основам именно традиционной китайской культуры. Под его пером (или кистью?) возникло некое пространство, в котором поставлены под сомнение или отвергнуты некоторые базовые европейские ценности. Среди них я особо выделил бы три: политический суверенитет, конфессиональную исключительность и единобрачие.

Читателю предлагают самому разобраться в том, являются ли эти ценности непреложными или представляют собой лишь специфические особенности одной из культур. Признаюсь, что мне, как надеюсь и многим читателям, ответить на этот вопрос трудно. Но справедливости ради надо добавить, что я, как, надеюсь, и многие читатели, совершенно твердо уверен, что уже пришло время на эти вопросы отвечать. А раз пришло, то надо попробовать.

Само существование страны Ордусь, возникшей в результате договора между Александром Невским и сыном Батыя Сартаком, как бы предполагает возможность преодоления такого великого политического соблазна как суверенитет. История этого не подтверждает, но не для истории все это и написано, а для современности. Подход к связанному с проблемами суверенитета национальному вопросу в "Симфонии" имеет некую внутреннюю и, пожалуй, независимую от самого Х. ван Зайчика динамику. Если в первом ее томе - "Деле жадного варвара" - отказ от суверенитета преподносится как некая несомненная историческая возможность и отступление от нее воспринято как смешная провинциальная серость (помните Асланiв, который мечтал попереть промежду океанiв?) то в "Деле о полку Игореве" все обстоит уже гораздо серьезнее, и договор Александра Невского с Сартаком начинает казаться поступком основополагающим, но уникальным. Современная история еще больше осложняет этот вопрос. Оказывается, если и есть где реальные примеры преодоления суверенитета, то как раз в той нелюбимой Х. ван Зайчиком Европе, где живут глуповатые и очень несимпатичные люди, которые только и умеют, что "бегать быстро и еще быстрей". Вполне возможно, что поэтому они и с суверенитетом опередили нас.

Хольм ван Зайчик мечтал о мире, в котором никто никого не пугает своим бегом и потому нарочито подчеркивал, что в стране Ордусь служители различных религий относятся друг к другу с исключительным уважением. История Китая действительно подтверждает, что такое, по крайней мере, в пределах "сань цзяо" ("трех учений" - конфуцианства, буддизма и даосизма) вполне возможно, но возможно оно только в полностью сакрализованном мире. Если же каждая концессия ощущает себя в окружении неверных и неверующих, то ситуация, о чем свидетельствует современность с ее "фундаментализмом" и прочими вытекающими отсюда последствиями, склонна приобретать взрывоопасный характер.

Что касается единобрачия, то, как нам кажется, представления ван Зайчика на этот счет менялись от тома к тому. Если в "Деле жадного варвара" Богдан Оуянцев-Сю прямо заявляет, что моногамия "противоречит человеческой природе и расточает понапрасну энергию супругов", то в "Деле лис-оборотней" становится ясно, что полигамия отнюдь не панацея. Источник конфликтов, если вспомнить легенду о докторе Фаусте, заключается в том, что Господу было угодно разделить нас на мальчиков и девочек. Конечно, та или иная культура может либо обострить, либо смягчить это противоречие. Положение женщины в исламском мире совсем не то, что в конфуцианском, а в конфуцианском было совсем не таким, как в христианском. Но все это лишь незначительные поправки того фундаментального противостояния, которое было заложено во дни Творения и извлечения ребра.

Нам выпало на долю не только трудиться и размножаться, но и вести непрерывную войну между полами. Война не утихает, поскольку каждая из сторон хочет невозможного и ни на какие уступки (в душе своей!) не соглашается. Все это началось с Евы и ее яблока, а с момента опубликования романа "Страдания молодого Вертера" (1774 год) превратилось в один из важнейших компонентов европейского мироощущения и в главный двигатель сюжета в изящной словесности. С суверенитета расстаться трудно, но можно; подняться до межконфессиональной толерантности еще труднее, но в принципе вполне осуществимо. Сладить же с девятихвостыми лисицами - никогда. Они даже в своей страдательной ипостаси - главная опасность гармонии мира. Опасность - главная, но, к сожалению, не единственная.

В трагедийность современного мироощущения привносят свой вклад и неискоренимые социальные конфликты, и непредсказуемость индивидуальной судьбы, и, разумеется, осознанная конечность человеческого существования. Все это делает наши упования на гармонию, внутреннюю и внешнюю, нереалистичными. Однако упования от этого не исчезают и превращаются в неискоренимую потребность в инобытии.

В детстве нам читают сказки про Ивана-царевича, в юности мы сами погружаемся в виртуальный мир героев без страха и упрека. Случается наведаться туда и в более зрелом возрасте. Автору этих заметок, например, запомнилось его пребывание в Среднеземье. Помните - "Фродо жив!" и "если хочешь стать хоббитом, будь им!"? Удивительно, что этот участник битвы при Сомме написал не свой вариант "Прощай, оружие!", а совершенно невероятное повествование об инобытии в неких столь же мало вероятных координатах. Дж. Р. Р. Толкиен пленял тем, что Добро и Зло у него имели четкие очертания и были столь же очевидны, как Свет и Тьма. Может быть, именно с тех пор у автора этих заметок осталась в душе потребность отождествлять нужное ему утопическое как светлое. Если с этой точки зрения посмотреть на "Симфонию" ван Зайчика, то окажется, что самым светлым в ней является первый том, начиная с его обложки, на которой крупными иероглифами написано: "Плохих людей нет". Вот с этой путеводной фразой и отправляется читатель цикла в инобытие.

Надо сказать, что в "Деле жадного варвара" меня прежде всего подкупили два момента: я попал в страну, которая не знала войн с XIII века, где люди привыкли к внутреннему и внешнему порядку и спокойствию и где они знали, как себя вести в любой ситуации. "Надломленным и самодовольным" индивидам, как выразился однажды писатель В. М. Рыбаков, там явно нечего было делать.

Эти люди отличались исключительной цельностью. Я имею в виду прежде всего главных героев цикла - Богдана и Багатура. Особенно порадовало меня как синолога, что эти люди знали, как вести себя и с вышестоящими, и с нижестоящими. Наличие храма Конфуция в Александрии сразу показалось мне оправданным. Ведь именно конфуцианство учит смотреть на конкретные отношения человека с человеком как на важнейшую часть общественной жизни. Должностное лицо, лгущее безнаказанно и спокойно, - признак варварского общества. О хамящих же просто не может быть и речи - это общество троглодитов. Нормальная межперсональная коммуникация должна осуществляться в рамках соответствующего ритуала, поскольку она представляет собой чрезвычайно важный компонент общественной жизни.

Правда, в деформированных обществах бытует мнение, что ваше общение с начальством или подчиненными во время рабочего дня должно испаряться из вашей памяти к тому моменту, когда вы сдаете ключ вахтеру. Не нести же домой все то неприятное (и деструктивное, радикально искажающее ваш внутренний облик. Все это должно немедленно испариться из вашей памяти как нечто абсолютно чуждое вашей личности и всему тому дорогому, что вы храните внутри себя. Окончательно же, по старой российской привычке, собой вы (а также мы) становитесь дома, на кухне, где и когда вокруг священного сосуда собирается узкий круг приятных вам (нам) людей. Это - дурные привычки личностей, живущих в деформированных обществах и безжалостно искалеченных, усеченных этими обществами. Надо отметить, что привычки эти в виде реликтов сохранились и у главных героев "Евразийской симфонии", правда, в виде безобидных родимых пятен (см. встречи в "Алаверды") давно преодоленного их предками темного прошлого.

Когда же эти порочные принципы ненадлежащего общения господствуют в вашем внутреннем мире, то ни о какое гармоничном развитии человеческой личности, ни о какой гармонии в общественном устройстве говорить не приходится. И здесь мы опять должны воздать должное конфуцианству. Именно оно придало важность человеческому общению, особо выделив в нем отношении служебные и семейные, с полным основанием полагая, что именно в них-то в первую очередь и должен раскрываться человек.

Верный последователь Совершенномудрого из княжества Лу, автор "Евразийской симфонии" вполне оценил эту сторону конфуцианского учения. Главные герои ван Зайчика Богдан и Багатур, кажется, впитали конфуцианские принципы с молоком матери, оба обладают виртуозным умением ориентироваться в самых трудных ситуациях и выбирать при общении соответствующий стиль и характер беседы, сочетая его с неукоснительным соблюдением норм соответствующего ритуала. Особо хочется отметить в этом плане запоминающиеся сцены из "Дела о полку Игореве", где два главных героя беседуют с шиланом Редедей Пересветовичем Алимагомедовым и князем Фотием, а затем - объяснение в Капустном Логе, "схватку во взглядах", как ее охарактеризовал Багатур.

Возвращаясь к третьей проблеме, к единобрачию, хочу сказать, что путь ее решит литературная практика самого ван Зайчика. У меня создалось такое впечатление, что сам автор от тома к тому все мрачнее и мрачнее смотрит на эту проблему. Давайте подождем того момента, когда он вынесет свое окончательное решение.

Относительно же другой проблемы, тесно связанной с вопросом о суверенитете, которую, как мне кажется можно назвать проблемой физического или точнее, "телесного суверенитета", то ожидание мне представляется неуместным. Об этом в начале первого тома Богдан и Жанна дискутируют в весьма интимной ситуации - за своей первой совместной яичницей. Речь идет о телесных наказаниях, которые, по мнению главного героя, гораздо гуманнее штрафов. В Ордуси это называется "получить прутняков".

Полагаю, что история уже закончила спор на эту тему. Все цивилизованные страны мира пришли к единому выводу: человек, во всяком случае, современный человек, обладает очень четко выраженным чувством "телесного суверенитета", нарушение которого переносит очень болезненно. Думаю, что все люди, которые ездят на работу не в мерседесах, а в общественном транспорте, и становятся жертвами весьма чувствительной хамской толкотни и давки, как-то еще могут мириться с этим в силу безличного характера воздействия, но тем не менее чувствуют после этого сильную психологическую усталость, переживая в скрытой форме демонстративное попрание обществом своей суверенной личности. Однако трудно представить себе, чтобы эти уже с утра основательно помятые жизнью люди согласились бы ехать на работу в машине, но за опоздание получать хотя бы символические пощечины.

Человеку свойственно особенно отчаянно сопротивляться именно на последнем рубеже. "Телесный суверенитет" сохраняется даже там, где в правоохранительных учреждениях спокойной практикуется жестокое обращение с задержанными. "Телесный суверенитет" - это последний рубеж, и если он прорван, человек перестает существовать как личность.

А. Мартынов

книга >> фрагмент 1 / фрагмент 2 / фрагмент 3 / фрагмент 4 / комментарий сюцая лао ма на двадцать вторую главу "лунь юя" "шао мао" /

© Holm van Zaitchik, 2000-2004 © M. Polaris, рецензия, 2001 © И. Алимов, дизайн, разработка, 2004