Из интервью В. Рыбакова и И. Алимова (консультантов переводчиков повестей
Хольма ван Зайчика) газете "Книжное обозрение"

Алимов: С Худеньковым и Выхристюк я знаком давно. С Евстафием Иоильевичем мне довелось довольно коротко сойтись еще в бытность мою студентом ЛГУ - именно на почве изучения древнекитайской литературы. Евстафий Иоильевич уже тогда был весьма пожилым человеком, живущим замкнуто и уединенно, и с окружающим миром общался только по необходимости, диктуемой в первую очередь повседневными бытовыми нуждами да научными потребностями, которые он ставил, пожалуй, еще выше: он мог забыть купить хлеба, но никогда не забывал спуститься к почтовому ящику посмотреть, не пришли ли свежие литературоведческие журналы из Китая. С Эммой же Выхристюк в познакомился опять-таки через Евстафия Иоильевича, в 1990 году. Так совпало, что я был тогда на длительной стажировке в Китае, и в то же время эту замечательную страну в очередной раз посетил и Худеньков, да не один, а со своей единственной за всю жизнь аспиранткой Эммой. Худеньков, повторяю, человек весьма нелюдимый, но страсть Эммы к исследованию китайской драмы периода Юань покорила сердце престарелого специалиста. Втроем мы провели в КНР год без малого, а по возвращении как-то само собой получилось, что я познакомил Худенькова с В. Рыбаковым, человеком редчайшей востоковедной специализации; и Худеньков - не сразу, конечно - принял и его в чрезвычайно узкий круг своих близких знакомых. Евстафий Худеньков ныне на пенсии и практически не выходит из дому; всю заботу о нем взяла на себя Эмма Выхристюк - самоотверженная внештатная сотрудница музея-квартиры П. К. Козлова, знаменитого путешественника и исследователя Китая и Центральной Азии, первооткрывателя затерянного города Хара-Хото.

Рыбаков: Эмму я знаю с раннего детства. Мы проучились в одном классе все десять школьных лет, и какое-то время сидели за одной партой. Я даже был в нее тогда влюблен... Она запомнилась мне удивительно одаренным, но весьма своеобразным ребенком. И к концу школы некоторые особенности ее характера - гипертрофированная ранимость, маниакальная порядочность, совершенно несовременная способность к самопожертвованию, пугливая замкнутость, вместо того, чтобы как-то снивелироваться, все усиливались. После школы мы потеряли друг друга из виду, и какова же было моя радость, когда я нежданно-негаданно встретил ее у Худенькова! Со времен детства, скажу я вам, она ничуть не изменилась. Например, однажды я сделал попытку записать ее чрезвычайно интересные рассуждения на магнитофон. Не спросясь, ибо знал, что она сразу замкнется и двух слов связать не сможет. Произнеся несколько весьма многообещающих фраз, она все-таки заметила, что ведется запись - и у нее начался самый настоящий истерический припадок, я долго не мог успокоить Эмму - а потом она более двух месяцев отказывалась со мною общаться. Когда я звонил ей, она кидала трубку с криком: "Предатель!!!" - и потом, как мне рассказывал впоследствии Худеньков, рыдала по нескольку часов кряду.

Алимов: О, во многом. При кажущейся легкости русского перевода - это целиком заслуга виртуозов-переводчиков - тексты Хольма ван Зайчика до крайности сложны, насыщены аллюзиями, намеками, скрытыми цитатами и в этом смысле вполне соответствуют лучшим образцам традиционной китайской прозы, вроде Пу Сун-лина. Кроме того, они буквально переполнены китайской юридической терминологией. А с другой стороны - в каком-то смысле эпопея ван Зайчика может быть отнесена к разряду фантастической литературы, у которой тоже есть своя устойчивая терминология, система условностей, круг устоявшихся понятий... И здесь помощь В. Рыбакова, уникальнейшим образом являющегося одновременно и крупным писателем, которого некоторые считают фантастом, и специалистом по основополагающему памятнику китайской средневековой юридической мысли, кодексу "Тан люй шу и" ("Уголовные установления Тан с разъяснениями") была просто неоценима. Это не мои слова - Евстафий Иоильевич сам неоднократно подчеркивал, что без Вячеслава Михайловича эпопея ван Зайчика, скорее всего, вообще никогда не была бы переведена. Ну, а о тех восторженных чувствах, которые питает к Рыбакову и его дарованиям Эмма, он, наверное, лучше расскажет сам.

Рыбаков: Вот как раз об этом я не имею никакого права рассказывать. Я лучше про Алимова расскажу. Китай Китаем, древность древностью, но при всем при том повести ван Зайчика крайне современны. Е. Худеньков и Э. Выхристюк, оба погруженные в мир китайской древности, часто оказывались в тупике, и здесь оказался очень полезен опыт Игоря Александровича. Эмма рассказывала мне, что, когда им встречались в тексте такие слова, как "чат", "ник" и так далее, с нею буквально делались судороги, а Худеньков, человек более крепкий, молча уходил и надолго запирался в ванной. Вероятно, курить (Эмма не переносит табачного дыма). Однажды Худеньков, выведенный из себя кажущейся несообразностью встреченного им в тексте выражения, среди ночи догадался позвонить Алимову, чтобы выяснить, как можно "поставить доброжелательную улыбку". То, что очевидно для каждого школьника с небольшим опытом работы в сети, оказалось непостижимым для обоих переводчиков, а Игорь Александрович с легкостью разрешил их проблему, объяснив, что речь идет просто о так называемых "смайликах" :-)). Подобным примерам нет числа. Кстати, и электронную почту-то Худеньков поставил только благодаря Алимову, вернее, это Алимов поставил ее Худенькову, да вдобавок почти насильно. Престарелый гуманитарий до сих пор побаивается всей этой техники. Можно сказать, что вообще электронное обеспечение проекта "Евразийская симфония" держится на Игоре Александровиче, за что ему - низкий поклон. Но нельзя забывать также, что Игорь Александрович сам является блестящим востоковедом. Ван Зайчик очень часто отдает должное ассоциативному письму, когда, скажем, одна написанная фраза совершенно неожиданно для самого автора влечет за собою другую, вызванную только предыдущей и более ничем - а Игорь Александрович является признанным специалистом и знатоком заключающегося именно в таком стиле письма средневековых китайских соборников "бицзи" ("вслед за кистью").

Алимов: Не совсем уместно говорить об открытии ван Зайчика вообще, скорее - только для широкого русскоязычного читателя, потому что в Китае его произведения всенародно известны и любимы. На постановку пьесы по мотивам одной из повестей - кажется, это было "Дело поющего бамбука" - переводчики наткнулись во время путешествия по КНР, тогда же и появился искренний интерес к наследию великого еврокитайского гуманиста. Но поскольку повести ван Зайчика или Цзацикэ-вана, как звучит его имя по-китайски, распространялись до сих пор исключительно изустно - вот что значит подлинно народный писатель! Долгое время, почти десять лет, наши переводчики были вынуждены ограничиваться впечатлениями от пьесы и скупыми сведениями, которые по крохам им удавалось раздобыть. Собственно, для русскоязычного читателя Хольм ван Зайчик открыл себя сам - однажды прислав по электронной почте файл "Дела жадного варвара" с пометкой "Время пришло. Хольм". Еще в нашем распоряжении есть несколько фотографий писателя - все они попали к нам разными путями, иногда весьма сложными. Например, одну, пользуясь старыми дружескими связями с полковником ФСБ Д. Бероевым, удалось разыскать Вячеславу Михайловичу в закрытых архивах ГРУ.

Рыбаков: Легко понять, что таких фотографий, и вообще всего, что можно называть связанными с ван Зайчиком артефактами, крайне мало. В течение многих лет Хольм ван Зайчик был резидентом советской разведки в Японии и гоминьдановском Китае, отсюда крайняя скудость наших знаний о биографии этого великого человека. Вы представьте, сколько пришлось нашим переводчикам инстанций обойти и сверхсекретной архивной пыли вдохнуть ради вот такой, например, фразы в послесловии: "Во время известной битвы у Мидуэя (1942), находясь попеременно то на японских, то на американских кораблях, ван Зайчик наблюдал во всех деталях катастрофический разгром сил микадо и триумф союзной СССР Америки. Более того, герой невидимого фронта активно этому разгрому способствовал. Ему удалось, быстро перемещаясь прямо под огнем американцев с одного японского авианосца на другой, воспрепятствовать своевременной замене торпед на бомбы и бомб на торпеды на японских самолетах, что обусловило потерю императорским флотом всех четырех авианосцев, задействованных в операции, - и таким образом, предрешило конечный результат всей борьбы на тихоокеанском театре военных действий". А что касается открытия... Еще летом 99-го года, Эмма сама мне говорила, ей было видение. И привиделся ей ван Зайчик. Он улыбался, и, как ей показалось, улыбался многообещающе. Эмма сначала не поняла, что это видение значит, решила просто - греза, навеянная потрясающими воспоминаниями о виденной в Китае пьесе. Но через несколько месяцев ей и ее учителю одновременно пришло то самое письмо ван Зайчика.

Рыбаков: Честно говоря, я не вижу ни малейшей переклички. Просто в наше время - время засилья извращенной литературы для изломанных, а оттого особенно самодовольных, одиночек, сделались чрезвычайно редкими книги, в которых царят естественные чувства: влюбленность мужа в свою жену, а жены в своего мужа, нормальная потребность в друзьях и единочаятелях, любовь к своей стране, которая называется не страной, а Родиной. И когда на прилавках оказывается сразу несколько подобных книг, наверное, кому-то обязательно покажется, что один автор списал у другого. Или, например, что книги написаны одним и тем же человеком.

Алимов: О, трудно сказать! Достоверно известно, что очень много. Сейчас переводчики получили, как мы знаем, пять или шесть файлов, причем, судя по всему, правильный порядок их чтения соответствует порядку присылки файлов: первым идет "Дело жадного варвара", дальше - "Дело незалежных дервишей" и так далее.

Рыбаков: В сущности, "Плохих людей нет" - это даже не цикл повестей, а один грандиозный роман-эпопея. Каждая повесть представляет собою сюжетно самостоятельный эпизод романа, но считать, например, "Войну и мир" циклом глав, наверное, будет не вполне корректно - хотя при желании так можно выразиться. Только это ничего не скажет про роман в целом. У нас на глазах живут и действуют персонажи ван Зайчика, от эпизода к эпизоду возникают и развиваются их сложные и неоднозначные отношения - только хронологический порядок чтения может быть правильным.

Алимов: Мы сами, как консультанты, относимся к современной читающей публике и познакомились с текстами ван Зайчика, главным образом, в блестящих переводах Худенькова и Выхристюк. Уровень этих переводов и прелесть текста таковы, что по нашему мнению, книги ван Зайчика должны вскоре стать настольными у многих и многих российских читателей.

Рыбаков: Мне бы очень хотелось, чтобы сбылись все надежды переводчиков. Мне и самому кажется, что чтение ван Зайчика облагораживает душу и возвышает ум. Это очень своевременная, очень, простите за выражение, нужная книга. Она нужна людям. Хольм был прав в своем письме: время пришло. Пришло время его книге жить в России.

© Holm van Zaitchik, 2000-2004 © И. Алимов, дизайн, разработка, 2004